Вход    
Логин 
Пароль 
Регистрация  
 
Блоги   
Демотиваторы 
Картинки, приколы 
Книги   
Проза и поэзия 
Старинные 
Приключения 
Фантастика 
История 
Детективы 
Культура 
Научные 
Анекдоты   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Персонажи
Новые русские
Студенты
Компьютерные
Вовочка, про школу
Семейные
Армия, милиция, ГАИ
Остальные
Истории   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Авто
Армия
Врачи и больные
Дети
Женщины
Животные
Национальности
Отношения
Притчи
Работа
Разное
Семья
Студенты
Стихи   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Иронические
Непристойные
Афоризмы   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рефераты   
Безопасность жизнедеятельности 
Биографии 
Биология и химия 
География 
Иностранный язык 
Информатика и программирование 
История 
История техники 
Краткое содержание произведений 
Культура и искусство 
Литература  
Математика 
Медицина и здоровье 
Менеджмент и маркетинг 
Москвоведение 
Музыка 
Наука и техника 
Новейшая история 
Промышленность 
Психология и педагогика 
Реклама 
Религия и мифология 
Сексология 
СМИ 
Физкультура и спорт 
Философия 
Экология 
Экономика 
Юриспруденция 
Языкознание 
Другое 
Новости   
Новости культуры 
 
Рассылка   
e-mail 
Рассылка 'Лучшие анекдоты и афоризмы от IPages'
Главная Поиск Форум

Пристли, Джон Бойтон - Пристли - Другое Место

Проза и поэзия >> Переводная проза >> Пристли, Джон Бойтон
Хороший Средний Плохой    Скачать в архиве Скачать 
Читать целиком
Джон Бойнтон Пристли. Другое Место

-----------------------------------------------------------------------

J.B.Priestley. The Other Place (1953). Пер. - В.Ашкенази.

Авт.сб. "Затемнение в Грэтли". М., "Правда", 1988.

OCR & spellcheck by HarryFan, 1 December 2000

-----------------------------------------------------------------------



    Неподалеку от Бакдена, в верховьях Уорфа, в долине среди высоких торфяных холмов лежит Хабберхолм - прелестное крошечное местечко: старая церковь, паб и мост через Уорф, в пору таяния снегов довольно полноводный. Летом он обычно мелеет, и тот, кто после двухчасовой прогулки дожидается открытия паба, может скоротать время на мосту, глядя, как блестит и играет вода. Когда я подошел, там уже стоял коренастый черноволосый человек лет сорока, явно чем-то разочарованный; он мрачно смотрел вниз и жевал потухшую сигару. "Неужели Хабберхолм ему не понравился?" - подумал я и заговорил с незнакомцем.

    Мы обменялись мнениями о погоде и о красотах здешней природы, а затем я попытался удовлетворить свое любопытство. Я сказал, что Хабберхолм моя давняя любовь и я непременно приезжаю сюда хотя бы раз в год.

    - Правильно делаете, - отозвался он, - хорошо вас понимаю.

    - Между тем, - заметил я, - у вас такой вид, словно Хабберхолм вас разочаровал.

    - Вы знаете, так оно и есть, - медленно ответил незнакомец. Голос у него был низкий, глуховатый, а выговор иностранный - американский или канадский. - Только не в том смысле, в каком вы думаете, сэр. Тут все в порядке. Лучше не бывает. Но мне его так описали, что я решил: это то самое место, которое я ищу. А оказалось совсем не то.

    Он умолк и принялся раскуривать свою сигару, считая, очевидно, что сказал вполне достаточно. Потом, чтобы я не вздумал усомниться в его дружелюбии, спросил, где я остановился.

    Выяснилось, что мы оба будем ночевать по соседству, в чудной деревушке под названием Кеттлуэлл, но в разных гостиницах. Мы поболтали еще немного и направились в Кеттлуэлл; я предложил вместе пообедать, и он - правда, не сразу: пришлось подчеркнуть, что я старше и, кроме того, я дома, а он все-таки за границей - согласился быть моим гостем. На обратном пути я узнал, что его зовут Харви Линфилд, он инженер из Торонто; был женат, но развелся; у него есть маленькая дочка, она сейчас живет у его сестры. Говорил он довольно охотно и, как видно, был рад собеседнику, но при всем том чувствовалось, что он разочарован или сбит с толку и на душе у него пасмурно.

    После обеда мы перешли в небольшую гостиную, находившуюся в полном нашем распоряжении, закурили сигары и выпили отличного ржаного виски, которое Линфилд принес к столу в знак благодарности за гостеприимство. Тут, наконец, я осмелился намекнуть, что, по-моему, он чем-то расстроен. Я не скрывал своего любопытства.

    - Значит, вы решили, - напомнил я ему, - что Хабберхолм - то самое место, которое вы ищете. - И я выжидающе посмотрел на него.

    - Это что-то невозможное, - признался он, разглядывая обгоревшую бумагу на каминной решетке. - Я сам с трудом в это верю, так уж вы и подавно не поверите. Попробовал однажды рассказать и запутался. Не будь вы писатель, я бы теперь уже не взялся во второй раз. Но вы ездите по свету, встречаетесь с людьми и, наверно, много слыхали историй о всяких удивительных и необъяснимых штуках. Ладно... послушайте еще одну. Совершенно невероятную. Мне такого никогда не выдумать, имейте в виду, - продолжал он, устремив на меня серьезный взгляд. - Я бы даже не знал, с чего начать. Вот если бы вы мне это рассказывали, другое дело. Я бы не поверил. Но я ведь не писатель, я простой инженер, и вы должны мне поверить. Давайте еще выпьем, и я вам все расскажу.

    И вот что я услышал.

    Компания, в которой я работаю, начал Линфилд, заказала машину одной фирме в Блэкли, и меня послали туда посмотреть, как идут дела. Выяснилось, что неважно. Вас интересуют подробности? Я думаю, нет. В общем, они не так уж много напороли, но все равно мне пришлось сидеть в Блэкли и наблюдать, как они это исправляют. А в придачу к блэклейской электротехнической компании я получил и сам Блэкли. Это было в прошлом году в ноябре, забыл вам сказать.

    Вы знаете Блэкли? Удивительный город - не успеешь приехать, уже хочется бежать куда глаза глядят. Особенно в ноябре: дождь льет и льет, и такое впечатление, что солнце больше не светит; во всяком случае, я его не видел. Такой город можно построить только в наказание самим себе. Блэкли всегда рад самому темному и дождливому ноябрьскому дню. Когда я вставал, было еще темно, а часам к четырем уже темнело снова, и непрерывно шел дождь. И даже если в помещении опускали шторы и включали свет, я не замечал, чтобы становилось светлее. Сначала я думал, у меня что-то с глазами.

    Я остановился в привокзальной гостинице с прекрасным видом на железнодорожные пути. Там тоже было темно и сыро. Я трижды менял номер, но они все друг друга стоили. Кормили нас в кафе, где все - буфеты, крышки на блюдах, судки с уксусом и маслом, ножи и вилки - было таких исполинских размеров, что сразу хотелось заказать жареного быка. Но жареного быка здесь не подавали - только жалкие кусочки мяса с вываренными овощами. Обслуживал нас старый больной официант - наверное, сердечник: весь синий - и две угрюмые официантки, одна длинная и тощая, другая маленькая и толстая. Постояльцев обе ненавидели лютой ненавистью и довольны бывали только тогда, когда могли ответить, что того-то "нету" или что вы опоздали и все уже кончилось. Остальной контингент составляли коммивояжеры, пожилые, неудачливые и не слишком оборотистые, а то разъезжали бы они на машинах и не ночевали в блэклейской привокзальной гостинице. После ужина они обычно сидели в темной дыре, именуемой "комнатой для отдыха", и писали длинные отчеты, объясняя, почему им не удалось получить никаких заказов. Внизу в баре было не лучше. Одни посетители перешептывались с серьезным видом, другие просто смотрели в пустоту. Можно было подумать, что они минуту назад узнали о смерти какого-то важного лица.

    Я не говорю, что таким был весь город, но таким он мне казался. Темным, сырым и унылым. Делать нечего, пойти некуда. Я вовсе не ожидал увидеть здесь море неоновых огней и погрузиться в атмосферу Большого Города. Мне и раньше приходилось жить в маленьких городках, а Блэкли, кстати говоря, не такой уж маленький - тысяч семьдесят пять, я думаю. Но мне он не мог предложить ничего, кроме этой машины, которой я любовался каждый день на заводе блэклейской электротехнической компании. Местные жители, наверно, считают Блэкли вполне приличным городом, но для человека со стороны, вроде меня, это живой труп. Если кто-то здесь весело проводит время, то только за закрытыми дверьми. Есть, конечно, и развлечения - плохонькое варьете, три-четыре киношки, кафе, где собирается молодежь в промокшей окутанной паром одежде, и большой аляповато разукрашенный паб, где пожилые сентиментальные проститутки в ожидании клиентов слушали слепого пианиста. Как-то раз я пошел с одной из них; перед этим я здорово выпил, но даже под действием джина и виски не сумел себя превозмочь. Пришлось сказать, что мне надо встречать ночной поезд. Вместо этого я, разумеется, вернулся в привокзальную гостиницу и снова увидел свой номер, холодный, как благотворительное общество... испытание не из легких, можете мне поверить! А я бы пошел встречать кого угодно, с какого угодно поезда - просто ради разнообразия. В будни было плохо, но по воскресеньям еще хуже. Если я когда-нибудь попаду в ад, там не будет пламени, серы и рычащих дьяволов; там будет привокзальная гостиница в Блэкли и дождливое ноябрьское воскресенье, которому нет конца.

    Вы сейчас, конечно, думаете - вот к чему приводит предвзятость, надо во всем находить светлую сторону. Я пытался. Но мне не везло. На заводе относились ко мне неплохо... как-никак, я представлял крупного заказчика, в котором они были очень заинтересованы... но в человеческом плане отношения у нас не складывались. По работе со мной чаще всего имели дело Баттеруорт и Доусон, славные ребята моих лет. Они водили меня к себе домой, кормили, знакомили с соседями, расспрашивали о Канаде, включали телевизор, предлагали сыграть в бридж - словом, из кожи вон лезли, и их жены тоже, но все без толку. Наверно, к тому времени я так озверел от одиночества, что всего этого мне было мало, а на большее я рассчитывать не мог. Нас по-прежнему что-то разделяло, и я не знал, как к ним пробиться. Если я делал шаг навстречу, они отступали. Так бывает, когда придешь в дом, где все чем-то обеспокоены - болезнью, о которой при вас не говорят, или тем, что дочь связалась с неподходящим человеком; хозяева очень любезны и всячески ублажают гостя, но по-настоящему им не до вас. Уходя, я чувствовал себя более чужим, чем переступая порог их дома. И все-таки даже тогда... скоро вы поймете, почему я говорю даже тогда... что-то подсказывало мне, что мы с Баттеруортом и Доусоном могли бы стать настоящими друзьями, если бы только нам удалось убрать эту стеклянную стену, которая нас разделяет.

    Я по натуре не волокита... и потом, вы уже знаете, брак мой был неудачным... и все же, когда тебе так одиноко и тоскливо, ищешь спасения в женщине. Это ведь естественно. Многие думают, что дело только в сексе, но, по-моему, тут есть что-то еще, кроме секса, хотя я не собираюсь преуменьшать его значение. Короче говоря, я познакомился с женщиной; она работала управляющей кадрами на другом заводе и случайно оказалась на заводе блэклейской электротехнической компании, когда и я был там. Звали ее Мэвис Гилберт. Приятная спокойная женщина лет тридцати двух - тридцати трех, высокая, темноволосая, с красивым профилем. Мы с ней раза два сходили в кино, потом встретились где-то и выпили, а потом она пригласила меня к себе поужинать. Но и это тоже было без толку. Ничего не улучшило, скорее наоборот. Она не могла забыть какого-то человека, и стоило ей выпить немножко или расчувствоваться после сентиментального фильма, как она уже и не старалась его забыть. В половине одиннадцатого глаза у нее делались как у заблудившегося щенка. Наверно, она переспала бы со мной, если бы я настаивал, но я знал, что ничего хорошего из этого не выйдет: сначала будут неловкие извинения, а потом, уже без меня - тихие слезы, и я ее не неволил... наверно, к большому ее облегчению, но мне-то самому легче не стало. Даже наоборот: когда я смотрел на эту славную женщину, которой положено быть счастливой, а она несчастлива, тоскует, мрачнеет и ничего не может с собой поделать, - мне становилось еще хуже. На третью неделю я перестал с ней встречаться и по вечерам убивал время смесью крепких напитков с легким чтением. А дождь все лил, и солнце, как видно, окончательно потухло. Иногда я уже не понимал, жив я или умер.

    И вот, когда я решил, что ждать больше нечего, течение моей жизни было нарушено неожиданным происшествием. Однажды, часов в пять, я возвращался с завода в гостиницу и шел через вокзальную площадь. Вдруг вижу: какой-то старикашка поскользнулся и чуть не угодил под грузовик. Не угодил потому, что я его вытащил уже из-под колес. Слава богу, старикашка был легонький, фунтов сто двадцать. Будь в нем на пятьдесят фунтов больше, я бы, конечно, ничего не смог сделать. Я отвел его в гостиницу, заказал ему бренди, помог вымыться и почиститься. Он представился: сэр Аларик Фоден, баронет. Я баронетов никогда не видел, но почему-то думал, что они не такие. До того как унаследовать титул и семейные владения, он почти всю жизнь жил в Индии и на Дальнем Востоке, и, сдается мне, то ли мать, то ли бабка у него была из тех краев, потому что у англичан таких глаз не бывает: две черные бусины в желтом масле. Волосы редкие, седые; небольшая бородка; лицо как увядший лист. Говорил он очень медленно, с усилием, словно его разговорный механизм заржавел; пока я дожидался следующего слова, он, не мигая, смотрел на меня своими маленькими черными глазками, и мне постепенно начинало казаться, что я уже в Индии, в Китае, где-то там. Он долго и шумно благодарил меня за спасение, но больше, я думаю, по обязанности, чем, так сказать, по велению сердца, хотя, знаете, когда поживешь в Блэкли, начинаешь очень болезненно относиться к таким вещам. Довольно быстро выяснилось, что на завтрашний вечер у меня нет никаких планов, и старик пригласил меня к себе обедать. Он жил в десяти милях от города, но туда ходил автобус, и остановка была рядом с домом. Последний автобус отправлялся в девять сорок пять, но старик полагал, что до этого мы вполне успеем наговориться. Я тоже так считал.

    Теперь пойдет самое странное, так что надо сбавить скорость и сосредоточиться. Вы же знаете, я эту историю впервые рассказываю от начала до конца. И вот даже не соображу, как быть дальше - то ли выкладывать подряд все, что помню, то ли выбирать главное. Вам, писателю, такие трудности, конечно, понятны, поэтому я с вашего позволения буду иногда останавливаться, чтобы посмотреть, куда меня занесло. А то ведь можно что-нибудь важное пропустить, а на ерунде застрять на полчаса. Хотите еще выпить? Ну, и я тоже выпью. Спасибо.

    Так вот, сэр, на следующий вечер я сел в автобус и поехал к сэру Аларику Фодену в его загородный особняк. Если бы я выдумывал, я бы сейчас рассказал вам, какой это дворец и как меня там сказочно принимали - лакеи, икра, шампанское в ведерках со льдом. Но ничего похожего вы не услышите. Это действительно был настоящий особняк - правда, большей его части я не видел... впрочем, и сам сэр Аларик, по-моему, туда редко заглядывал, - но такой сырой, холодный и запущенный, что я не согласился бы там жить ни за какие деньги. Вместо лакеев или хотя бы дворецкого нам прислуживала одна астматическая старуха. Обед оказался вполне на уровне привокзальной гостиницы, зато вино было отличное; сэр Аларик сказал, что это один из его лучших кларетов. Он налил себе полбокала, а мне оставил почти всю бутылку. Я допил ее после обеда, когда мы из мрачной нетопленой столовой поднялись в большую библиотеку, где горел камин и стояли тысячи книг и такое множество разных восточных безделушек, что хватило бы на целый антикварный магазин. Во время обеда и после него, наверху, сэр Аларик очень мало говорил о себе, а в основном расспрашивал меня, нравится ли мне Блэкли и как там идут мои дела. Ответы я повторять не буду, вы все это уже слышали. Наконец я выговорился и замолчал.

    - Итак, мистер Линфилд, - сказал он, - в Блэкли... вы... несчастливы. Или... во всяком случае... скучаете... подавлены... одиноки. Хотите... отправиться... в какое-нибудь другое место... гм?

    Я сказал, что хочу, но у меня нет ни времени, ни возможности - от этой машины далеко не уедешь.

    - Время - ничто, - сказал он и махнул рукой, как бы отменяя время, а заодно и старинные лакированные часы, стоящие в углу. - А возможность... вот она. Да, здесь... в этой комнате. То есть... если вы готовы... рискнуть... и отправиться... не в _какое-нибудь_ другое место... а в Другое Место.

    - Я что-то вас не совсем понимаю, сэр Аларик. - Пробило девять, но я подумал, что уже, наверно, пора сматываться. Потом из вежливости добавил: - Разве есть разница между _каким-нибудь_ другим местом и просто другим местом?

    Он хихикнул. Конечно, странно звучит: с чего бы семидесятипятилетнему старикашке хихикать? Но ни "засмеялся", ни "фыркнул" тут не подходит, так что если не "хихикнул", то не знаю даже, как сказать. После этого он встал и начал рыться в комоде за своим креслом.

    - Другое Место, - заговорил он, - рядом с нами... мистер Линфилд... можно сказать, за углом... только особого рода. Вы заворачиваете за угол... сами того не замечая. Немного рискованно. Но если вы решитесь... туда отправиться... я буду рад... оказать вам услугу. - Он резко повернулся - очевидно, нашел то, что искал. Над спинкой кресла заблестели устремленные на меня черные глаза, но я ничего не мог в них прочесть. - Я... облегчу вам... эту задачу... мистер Линфилд. Да... дверь. Вы войдете... в Другое Место... просто через дверь. Вон там... в книжных полках... дверь... вы ее откроете. Да... вот эта дверь. Вы по-прежнему хотите... побывать... в Другом Месте?

    - Почему же нет? - Чем бы старик ни тешился... У одного моего знакомого в библиотеке была дверь в уборную, замаскированная фальшивыми книжными корешками, и он постоянно всех разыгрывал. - Что я должен делать?

    Тут он показал мне то, что достал из комода. Блестящий черный камень вроде крупной гальки. Сэр Аларик сел, оперся локтями на колени и вытянул вперед руку с камнем.

    - Все очень просто. Смотрите на камень... всматривайтесь в него... и считайте до ста... считайте медленно.

    Я стал смотреть на камень, всматриваться в него и считать. Перед глазами все поплыло. Когда я досчитал до двадцати, поверхность камня превратилась в темную пустоту, которая ширилась и ширилась. Я продолжал считать. Старинные часы пробили четверть десятого, но звук донесся откуда-то издалека. При счете восемьдесят у меня заболели глаза, а чуть позже началось головокружение.

    - Сто, - услышал я свой голос.

    - Теперь, мистер Линфилд, - сказал сэр Аларик словно с другого конца света, - встаньте... идите прямо к двери... откройте ее... и входите.

    Я шагнул к полкам, покачнулся, но сразу же нашел дверь и еще успел понять, что она в точности такая, как та, замаскированная фальшивыми книжными корешками, которую я когда-то видел. Я открыл ее, и, кажется, сэр Аларик пожелал мне счастливого пути. Войдя, я закрыл за собой дверь и очутился в узком темном коридоре; дальний конец его освещали несколько слитков золота. При ближайшем рассмотрении оказалось, однако, что это яркие полоски солнечного света, проникавшего справа, сквозь широкие щели в грубо сколоченной двери. Я открыл и эту дверь... даже сейчас слышу, как она заскрипела... и зажмурился; после долгого мрака Блэкли я увидел залитый солнцем сад и вечное лето.

    Скажу вам прямо: на сон это не походило. У меня сны всегда обрывочные, клочковатые, одно тут же сменяется другим, как будто на законченный эпизод уже не хватает материала. И потом, во сне замечаешь только то, что хочешь заметить; а что не попало в фокус, того, значит, там вообще нет - нет множества вещей, которые есть в реальной жизни, где-то за краем сознания, и ждут, чтобы их заметили. Но этот сад был совсем не из сна. Никакой обрывочности, незавершенности - самый настоящий сад. Я знал, что он не растает в воздухе, не превратится в комнату, или корабль, или в мастерскую. И что он существует дольше, чем любой обычный сад... такая в нем была удивительная основательность.

    Над дорожкой, выложенной плитняком, сплетались старомодные вьющиеся розы. Этот тоннель выходил на небольшую солнечную лужайку, а дальше, у каменной стены, сверкали и переливались цветочные клумбы. С лужайки был виден другой берег реки - она напоминала реку в Хабберхолме, только пошире и поглубже. По крутому берегу тянулись поля, над ними нависали леса, каменистые осыпи и скалы, а еще выше я разглядел затянутые дымкой вершины холмов. Красивое место, и сразу чувствовалось, что оно далеко от всяких тревог и волнений. И еще одно... это даже трудно определить. Знаете, иногда бывает: входишь в комнату и уже с порога слышишь, как часы отсчитывают время... твое время. А в другой раз войдешь, а часов нет или они стоят, и никто не отсчитывает время твоей жизни. То же самое ощущаешь и в этом месте, только еще сильнее. Ощущаешь, что твои внутренние часики остановились или их вообще больше нет. Не слышишь привычного "тик-так, тик-так, торо-пись, спе-ши". Ничто не пропадает, не исчезает, не гибнет. До меня это как-то сразу дошло, и все вокруг стало таким выпуклым, отчетливым, таким настоящим, и все, от синего неба до пламенеющих цветов, жаждало быть замеченным.

    Теперь я уже немного сориентировался. Грубо сколоченная дверь, через которую я попал в этот сад, оказалась дверью дровяного сарая за деревенской гостиницей - длинным низким строением с гладкими бледно-розовыми стенами. Обогнув ее, я вышел к фасаду. Здесь стояли крепкие деревянные столы и скамьи, и аккуратно подстриженная лужайка превращалась в пивную под открытым небом. К широко распахнутой двери гостиницы вела дорожка, но эта дверь у меня не вызвала интереса. Мне захотелось поглядеть на реку, и я направился к стене, возле которой были разбиты клумбы. Я увидел берег - узкую полоску луга, густо усыпанную лютиками и маргаритками. Какой-то молодой человек удил рыбу, а рядом, а рядом, прислонясь к нему головой, лежала темноволосая молодая женщина в зеленом платье. Она улыбнулась мне и помахала рукой - просто так, как делают люди, когда они счастливы. И тут я узнал Мэвис Гилберт.

    Сначала я удивился, но потом подумал: ничего, все нормально; и как же я был рад встретить ее здесь, такую счастливую! Наконец-то она с этим парнем, о котором всегда при мне вспоминала. В добрый час! Я помахал ей в ответ, а она сказала своему парню, чтобы тот обернулся, и он тоже помахал рукой, а потом сделал движение, словно опрокидывает рюмку, и опять уставился на поплавок.

    - Ты как раз вовремя, Линфилд! - И кто-то хватил меня кулаком по спине. Это был Баттеруорт. Из гостиницы вышел Доусон с подносом, на котором стояли кружки с пивом. Увидев меня, он завопил от радости; можно было подумать, что эти двое - мои лучшие друзья и они меня заждались. Оба были в старых рубашках и брюках, загорелые и веселые, как матросы после плавания. Мы выпили пива, закурили и пошли побродить по берегу. Мы рассказывали друг другу разные истории и смотрели на реку. Стеклянная стена между нами исчезла, как будто ее и не было.

    Потом откуда-то появились их жены; они держались естественно и приветливо, и, когда я разговаривал с ними, мне не казалось, что они в эту минуту думают о чем-то другом. Были, конечно, и еще разные люди; кого-то из них я знал по Блэкли, - только теперь их словно подменили, - а кого-то вроде бы видел впервые. Мы говорили все, что придет в голову, потому что там в голову не могло прийти ничего плохого или обидного. День был длинный, но не скучный, а просто на все хватало времени, как в детстве в летние дни. И каждый там становился немножко больше, чем он есть, а не меньше, как в Блэкли и ему подобных местах. Нет, не могу я этого передать так, чтобы вы почувствовали... Во всяком случае, не думайте, что я попал в рай, или в сказочную страну, или еще куда-нибудь - совсем нет. Но не бросайтесь и в другую крайность - не думайте, что я всего-навсего провел чудный день в кемпинге. Это, конечно, вне нашего мира, но это не должно быть вне... понимаете?

    А под вечер я встретил ее. Дочь добродушного старого толстяка, хозяина здешней гостиницы. Ее весь день не было дома. Ее звали Пола. Она показала мне комнату для ночлега, где уже стоял мой чемодан; как он туда попал - одному богу известно. Я об этом не думал, я думал только о Поле. На вид ей было лет тридцать; довольно высокая для женщины, но не худая, а дородная и крепкая, с круглым спокойным лицом, темно-каштановыми волосами и серыми глазами; едва увидев, я понял, что искал ее всю жизнь. В комнате было темновато: солнце уже зашло, на гостиницу упала тень от холмов, все погрузилось в зеленый сумрак, и мы словно опустились на дно морское. Но когда, показав мне комнату, она секунду помедлила, мне хватило света, чтобы увидеть ее взгляд. И я понял: она догадалась, что я искал ее всю жизнь. Взгляд у нее был нежный и веселый - знаете, такой бывает у женщины, когда ты ей нравишься и в твоей взаимности она не сомневается.

    - Целый день мне не хватало вас, - сказал я неожиданно для себя самого. - Все было великолепно, замечательно, лучше некуда, только вот вас мне не хватало. Теперь вы здесь. Пола.

    - Да, Харви, - ответила она так, словно уже лет десять называла меня по имени. - Я здесь.

    Не знаю, она ли подалась вперед, или я, или мы оба, но я обнял ее - крепко, спокойно, как будто делал это тысячи раз, - и мы поцеловались. И не таким поцелуем, когда женщина вроде бы сопротивляется или наоборот просит: "Еще, еще"; нет, так целуются только тогда, когда все остальное совсем хорошо.

    - Теперь я тебя не отпущу, - сказал я.

    Она улыбнулась и мягко высвободилась.

    - Придется. До половины одиннадцатого я занята. А потом приходи ко мне в маленькую гостиную за кухней. Туда ведет зеленая дверь, помнишь? Но не раньше половины одиннадцатого. Не забудь, Харви! - Она тревожно посмотрела на меня - в первый и последний раз посмотрела таким взглядом.

    Я пообещал, что не забуду, и она с озабоченным видом вышла из комнаты. Потом, следующие два часа, во время ужина и после, все было замечательно. Мы то и дело переглядывались, и при каждом взгляде я как бы ощущал прикосновение ее руки. И так было бы хорошо - ужин в компании добрых и счастливых друзей, а после ужина веселая болтовня, песни, танцы, - но когда я думал о том, что мы скоро будем вместе, у меня словно вырастали крылья. Вы знаете, как чувствуешь себя в такие минуты, а тут тысяча таких минут слились в одну.

    Но вдруг я потерял терпение и разозлился. Не случись этого, я бы, наверно, остался там навсегда. Как, почему это случилось, не могу постичь; с тех самых пор не могу... Люди стали расходиться, все больше парами. Нигде внутри ее не было видно; бродить же в одиночестве безлунной, хотя и звездной ночью не очень-то интересно. И я разозлился, не хотел ни в чем принимать участия, ни с кем не хотел говорить - кроме нее, разумеется... Минуты ползли медленно, как больные слоны. Я накручивал себя, подогревал, - а это уж точно к беде. Черт знает что! Зачем она назначила такое время? Просто все должно быть, как она скажет, ну еще бы! Если она ждет меня в половине одиннадцатого, почему я не могу прийти в четверть одиннадцатого - какая разница? Я еще несколько минут терпел эту муку, нарочно не давая себе успокоиться, а потом бросился в кухню, к зеленой двери, и попробовал бы кто меня остановить.

    Никто, конечно, и не пробовал; когда человек ищет беды, его не останавливают. А вот и кухня - пустая, прибранная и подметенная, но еще теплая и пропитанная вкусными запахами. Горела только одна маленькая лампочка, но я сразу увидел в дальнем конце зеленую дверь. Наверно, Пола будет недовольна - до половины одиннадцатого еще десять минут, - но ничего, как-нибудь переживет. Ведь она же моя и знает это и знает, что я это знаю. Зеленая дверь отворилась легко - они всегда отворяются легко, эти двери, - и я вошел.

    Но, конечно, не в маленькую гостиную к Поле. Я очутился снова в библиотеке сэра Аларика. На душе было тяжко. Я далее не попытался повернуть обратно - понимал, что это бессмысленно. Я ненавидел сэра Аларика и его библиотеку, похожую на захудалую лавку старьевщика, и самого себя.

    Чтобы не смотреть на сэра Аларика, я взглянул на часы. Было двадцать минут десятого; значит, мой день там продолжался около трех минут здесь.

    - Можно мне туда вернуться? - спросил я.

    - Не сегодня, мистер Линфилд.

    - Почему же? - Противно было смотреть на его довольную физиономию, но я сдерживался. - Меня тут не было всего три минуты. И я не собирался так быстро возвращаться. Это ошибка.

    - Это всегда ошибка. Наверное... мне следовало... предостеречь вас. Но я ведь... говорил вам... что это связано... с некоторым риском.

    Ни на что не надеясь, просто от отчаяния, я подошел к двери и распахнул ее. Там оказалась умывальная раковина и полки со всяким хламом. Сэр Аларик тихонько хихикнул, и мне захотелось швырнуть в него большой банкой с клеем.

    - Насколько я понимаю... мистер Линфилд... наш маленький эксперимент... увенчался успехом. Вы побывали... в Другом Месте... гм?

    - Я побывал там, где я бы хотел быть и сейчас, - мрачно ответил я.

    - Тогда... несомненно... это было Другое Место. - Он помолчал. - Вы... встретили там... друзей... гм?

    Я кивнул. Да, он отправил меня туда, но разговаривать с ним об этом мне не хотелось. Хотелось поговорить о другом.

    - Скажите, сэр Аларик, что это за черный камень, на который вы велели мне смотреть? И как он проделывает этот фокус?

    - Вы могли бы... еще... спросить... как... его проделывает... дверь, - сказал он укоризненно.

    - Ладно, _как вы_ его проделываете?

    То ли старику захотелось спать, то ли я ему просто надоел, не знаю; во всяком случае, он покачал головой в знак того, что ответа не будет, и принялся зевать во весь рот.

    Но мне нужно было непременно узнать кое-что.

    - Вы говорили, это все равно что повернуть за угол, только, конечно, угол особого рода. Четвертое измерение или что-то такое. Послушайте, сэр Аларик, я не хочу вам больше надоедать, поэтому скажите: могу я сделать это сам? Сидеть в своем номере в гостинице и вот так же повернуть за угол?

    - Вы... можете попытаться, мистер Линфилд, - уклончиво ответил он.

    Я не отставал.

    - Тут, наверно, любая дверь годится, сэр Аларик?

    - Разумеется. Любая дверь.

    - А черный полированный камень - на него надо смотреть, чтобы сосредоточиться, и все?

    

... ... ...
Продолжение "Другое Место" Вы можете прочитать здесь

Читать целиком
Все темы
Добавьте мнение в форум 
 
 
Прочитаные 
 Другое Место
показать все


Анекдот 
Приходит бабка в дежурку:

- Помогите, кошелек украли.

- А где украли-то бабушка?

- В поселке.

- Это не к нам. Идите вы в ПОПу.

- Куда-куда?

- В поселковый отдел полиции.
Приходит бабка куда ее послали:

- Помогите, кошелек украли!

- А где украли-то?

-? Да на вокзале.

- Это не к нам, идите вы в ЖОПу.

- Куда-куда?

- В железнодорожный отдел полиции.

- И где вас таким словам-то учат?

- Где где... в... ... . В... Правительственном Институте Защитников Демократии...
показать все
    Профессиональная разработка и поддержка сайтов Rambler's Top100