Иван Тургенев - Тургенев - БретерПроза и поэзия >> Русская классика >> Иван Тургенев Читать целиком Иван Сергеевич Тургенев. Бретер
----------------------------------------------------------------------------
Cобрание сочинений в десяти томах.
Том пятый.
Гослитиздат, Москва, 1961
OCR Конник М.В.
----------------------------------------------------------------------------
БРЕТЁР
1
...ий кирасирский полк квартировал в 1829 году в селе Кириллове,
К.-.ской губернии. Это село с своими избушками и скирдами, зелеными
конопляниками и тощими ракитами издали казалось островом среди необозримого
моря распаханных черноземных полей. Посреди села находился небольшой пруд,
вечно покрытый гусиным пухом, с грязными, изрытыми берегами; во ста шагах от
пруда, на другой стороне дороги, высился господский деревянный дом, давно
пустой и печально подавшийся набок; за домом тянулся заброшенный сад; в саду
росли старые, бесплодные яблони, высокие березы, усеянные вороньими
гнездами; на конце главной аллеи, в маленьком домишке (бывшей господской
бане) жил дряхлый дворецкий и, покрехтывая да покашливая, каждое утро, по
старой привычке, тащился через сад в барские покои, хотя в них нечего было
стеречь, кроме дюжины белых кресел, обитых полинялым штофом, двух пузатых
комодов на кривых ножках, с медными ручками, четырех дырявых картин и одного
черного арапа из алебастра с отбитым носом. Владелец этого дома, молодой и
беспечный человек, жил то в Петербурге, то за границей - и совершенно
позабыл о своем поместье. Оно досталось ему лет восемь тому назад от
престарелого дяди, известного некогда всему околотку своими отличными
наливками. Пустые темно-зеленые бутыли до сих пор еще валялись в кладовой
вместе с разным хламом, скупо исписанными тетрадями в пестрых переплетах,
старинными стеклянными люстрами, дворянским мундиром времен Екатерины,
заржавевшей шпагой с стальной рукояткой и т.д. В одном из флигелей помещался
сам полковник, человек женатый, высокого роста, скупой на слова, угрюмый и
сонливый. В другом флигеле жил полковой адъютант, чувствительный и
раздушенный человек, охотник до цветов и до бабочек. Общество гг. офицеров
...го полка не отличалось от всякого другого общества. В числе их были
хорошие и дурные, умные и пустые люди... Между ними некто Авдей Иванович
Лучков, штабс-ротмистр, слыл бретером. Лучков был роста небольшого,
неказист; лицо имел малое, желтоватое, сухое, волосы жиденькие, черные,
черты лица обыкновенные и темные глазки. Он рано остался сиротой, вырос в
нужде и загоне. По целым неделям вел он себя тихо... и вдруг - словно бес
какой им овладеет - ко всем пристает, всем надоедает, всем нагло смотрит в
глаза; ну так и напрашивается на ссору. Впрочем, Авдей Иванович не чуждался
своих сослуживцев, но в дружбе состоял с одним только раздушенным
адъютантом; в карты не играл и не пил вина.
В мае 1829 года, незадолго до начатия учений, прибыл в полк молодой
корнет Федор Федорович Кистер, русский дворянин немецкого происхождения,
очень белокурый и очень скромный, образованный и начитанный. Он до
двадцатилетнего возраста жил в родительском доме под крылышками матушки,
бабушки и двух тетушек; поступил же в военную службу единственно по желанию
бабушки, которая даже под старость не могла без волнения видеть белый
султан... Он служил без особенной охоты, но с усердием, точно и
добросовестно исполнял долг свой; одевался не щеголевато, но чисто и по
форме. В первый же день своего приезда Федор Федорович явился к начальникам;
потом начал устраивать свою квартиру. Он привез с собою дешевенькие обои,
коврики, полочки и т. д., оклеил все стены, двери, наделал разных
перегородок, велел вычистить двор, перестроил конюшню, кухню, отвел даже
место для ванны... Целую неделю хлопотал он; зато любо было потом войти в
его комнату. Перед окнами стоял опрятный стол, покрытый разными вещицами; в
углу находилась полочка для книг с бюстами Шиллера и Гете; на стенах висели
ландкарты, четыре греведо-новские головки и охотничье ружье; возле стола
стройно возвышался ряд трубок с исправными мундштуками; в сенях на полу
лежал коврик; все двери запирались на замок; окна завешивались гардинами.
Все в комнате Федора Федоровича дышало порядком и чистотой. То ли дело у
других товарищей! К иному едва проберешься через грязный двор; в сенях, за
облупившимися парусинными ширмами, храпит денщик;
на полу - гнилая солома; на плите - сапоги и донышко банки, залитое
ваксой; в самой комнате - покоробленный ломберный стол, исписанный мелом; на
столе-стаканы, до половины наполненные холодным темно-бурым чаем; у стены -
широкий проломленный, замасленный диван; на окнах-трубочный пепел... На
неуклюжем и пухлом кресле восседает сам хозяин в шлафроке травяного цвета с
малиновыми плисовыми отворотами и вышитой ермолке азиатского происхождения,
а возле хозяина храпит безобразно толстый и негодный пес в вонючем медном
ошейнике... Все двери всегда настежь...
Федор Федорович понравился своим новым товарищам. Они его полюбили за
добродушие, скромность, сердечную теплоту и природную наклонность ко "всему
прекрасному" - словом, за все то, что в другом офицере нашли бы, может быть,
неуместным. Кистера прозвали красной девушкой и обращались с ним нежно и
кротко. Один Авдей Иванович поглядывал на него косо. Однажды, после ученья,
Лучков подошел к нему, слегка сжимая губы и расширяя ноздри.
- Здравствуйте, господин Кнастер. Кистер взглянул на него с
недоумением.
- Мое почтение, господин Кнастер,- повторил Лучков.
- Меня зовут Кистер, милостивый государь.
-• Вот как-с, господин Кнастер.
Федор Федорович обернулся к нему спиной и пошел до" мой. Лучков с
усмешкой посмотрел ему вслед.
На другой день он, тотчас после ученья, опять подошел к Кистеру.
- Ну, как вы поживаете, господин Киндербальзам? Кистер вспыхнул и
посмотрел ему прямо в лицо. Маленькие, желчные глазки Авдея Ивановича
засветились злобной
радостью.
- Я с вами говорю, господин Киндербальзам!
- Милостивый государь,- отвечал ему Федор Федорович,-я нахожу вашу
шутку глупою и неприличною-слышите ли? глупою и неприличною.
- Когда мы деремся? - спокойно возразил Лучков.
- Когда вы хотите..., хоть завтра.
На другое утро они дрались. Лучков легко ранил Кистера и, к крайнему
удивлению секундантов, подошел к раненому, взял его за руку и попросил у
него извиненья. Кистер просидел дома две недели; Авдей Иванович несколько
раз заходил навестить больного, а по выздоровлении Федора Федоровича
подружился с ним. Понравилась ли ему решительность молодого офицера,
пробудилось ли в его душе чувство, похожее на раскаянье,- решить мудрено...
но со времени поединка с Кистером Авдей Иванович почти не расставался с ним
и называл его сперва Федором, потом и Федей. В его присутствии он делался
иным человеком, и - странное дело! - не в свою выгоду. Ему не шло быть
кротким и мягким. Сочувствия он все-таки возбуждать ни в ком не мог: уж
такова была его судьба! Он принадлежал к числу людей, которым как будто дано
право власти над другими; но природа отказала ему в дарованиях - необходимом
оправдании подобного права. Не получив образования, не отличаясь
умом, он не должен бы был разоблачаться; может быть, ожесточение в нем
происходило именно от сознания недостатков своего воспитания, от желанья
скрыть себя всего под одну неизменную личину. Авдей Иванович сперва
заставлял себя презирать людей; потом заметил, что их пугнуть нетрудно, и
действительно стал их презирать. Лучкову было весело прекращать одним
появлением своим всякий не совсем пошлый разговор. "Я ничего не знаю и
ничему не учился, да и способностей у меня нет,-думал он про себя,-так и вы
ничего не знайте и не выказывайте своих способностей при мне..." Кистер,
быть может, потому заставил Лучкова выйти наконец из своей роли, что до
знакомства с ним бретер не встретил ни одного человека действительно
"идеального", то есть бескорыстно и добродушно занятого мечтами, а потому
снисходительного и не самолюбивого.
Бывало, Авдей Иванович придет поутру к Кистеру, закурит трубку и
тихонько присядет на кресла. Лучков при Ки-стере не стыдился своего
невежества; он надеялся - и недаром - на его немецкую скромность.
- Ну, что? - начинал он.- Что вчера поделывал? Читал небось, а?
- Да, читал...
- А что ж такое читал? Расскажи-ка, братец, расскажи' ка.- Авдей
Иванович до конца придерживался насмешливого тона.
- Читал, брат, "Идиллию" Клейста. Ах, как хорошо! Позволь, я переведу
тебе несколько строк.-И Кистер с жаром переводил, а Лучков, наморщив лоб и
стиснув губы, слушал внимательно...
- Да, да,- твердил он поспешно, с неприятной улыбкой,- хорошо... очень
хорошо... Я, помнится, это читал... хорошо...
- Скажи мне, пожалуйста,- прибавлял он протяжно и как будто нехотя,-
какого ты мнения о Людовике Четырнадцатом?
И Кистер пускался толковать о Людовике XIV. А Лучков слушал, многого не
понимал вовсе, иное понимал криво... и наконец решался сделать замечание...
Его бросало в пот; "Ну, если я совру?" - думал он. И действительно, врал он
часто, но Кистер никогда резко не возражал ему: добрый юноша душевно
радовался тому, что вот, дескать, в человеке пробуждается охота к
просвещению. Увы! Авдей Иванович расспрашивал Кистера не из охоты к
просвещению, а так, бог знает отчего. Может быть, он желал сам
удостовериться на деле, какая у него, Лучкова, голова: тупая, что ли, или
только необделанная? "А я ведь, в сущности, глуп",-говорил он самому себе не
раз с горькой усмешкой и вдруг выпрямлялся весь, нахально и дерзко глядел
кругом и злобно улыбался, если замечал, что какой-нибудь товарищ опускал
свой взгляд перед его взглядом. "То-то, брат, ученый, воспитанный...-^
шептал он сквозь зубы,- не хочешь ли... того?"
Господа офицеры недолго толковали о внезапной дружбе Кистера с
Лучковым: они привыкли к странностям бретера. "Связался же черт с
младенцем!"-говорили они... Кистер повсюду с жаром выхвалял своего нового
приятеля: с ним не спорили, потому, что боялись Лучкова; сам же Лучков
никогда при других не упоминал имени Кистера, но перестал знаться с
раздушенным адъютантом.
II
Помещики южной России большие охотники давать балы, приглашать к себе
на дом гг. офицеров и выдавать своих дочерей замуж. В десяти верстах от села
Кириллова жил именно такой помещик, некто господин Перекатов, владелец
четырехсот душ и довольно просторного дома. У него была дочь лет
восьмнадцати, Машенька, и жена. Ненила Макарьевна. Господин Перекатов служил
некогда в кавалерии, но по любви к деревенской жизни, по лени вышел в
отставку и начал жить себе потихоньку, как живут помещики средней руки.
Ненила Макарьевна происходила не совершенно законным образом от знатного
московского барина.
Покровитель ее воспитывал свою Ненилушку весьма, как говорится,
тщательно, в собственном доме, но сбыл ее с рук довольно поспешно, по
первому востребованию, как ненадежный товар. Ненила Макарьевна была нехороша
собой; знатный барин давал за ней всего тысяч десять приданого; она
ухватилась за господина Перекатова. Господину Перекатову показалось весьма
лестным жениться на барышне воспитанной, умной... ну, да, наконец, все же
состоявшей в родстве с знатным сановником. Сановник этот и после брака
оказывал супругам свое покровительство, то есть принимал от них в подарок
соленых перепелок и говорил Перекатову: "ты, братец", а иногда просто: "ты".
Ненила Макарьевна совершенно завладела мужем, хозяйничала и распоряжалась
всем именьем - весьма, впрочем, умно; во всяком случае гораздо лучше самого
господина Перекатова. Она не слишком притесняла своего сожителя, но держала
его в руках, сама заказывала ему платье и наряжала его по-английски, как оно
и прилично помещику; по ее приказанию господин Перекатов завел у себя на
подбородке эспаньолку для прикрытия большой бородавки, похожей на переспелую
малину; Ненила Макарьевна, с своей стороны, объявила гостям, что муж ее
играет на флейте и что все флейтисты под нижней губой отпускают себе волосы:
ловчее держать инструмент. Господин Перекатов с утра ходил в высоком чистом
галстуке, причесанный и вымытый. Впрочем, он был своей судьбой весьма
доволен: обедал всегда очень вкусно, делал что хотел и спал сколько мог.
Ненила Макарьевна завела, как говорили соседи, у себя в доме "иностранный
порядок": держала мало людей, одевала их опрятно. Честолюбие ее мучило; она
хотела попасть хоть в уездные предводительши, но дворяне ...го уезда хоть и
наедались у ней всласть, однако ж все-таки выбирали не ее мужа, а то
отставного премьер-майора Буркольца, то отставного секунд-майора
Бурундюкова. Господин Перекатов казался им чересчур столичной штучкой.
Дочь господина Перекатова, Машенька, с лица походила на отца. Ненила
Макарьевна много хлопотала над ее воспитанием. Она хорошо говорила
по-французски, играла порядочно на фортепьянах. Она была среднего роста,
довольно полна и бела; ее несколько пухлое лицо оживлялось доброй, веселой
улыбкой; русые, не слишком густые волосы, карие глазки, приятный голосок -
все в ней тихо нравилось, и только. Зато отсутствие жеманства,
предрассудков, начитанность, необыкновенная в степной девице, свобода
выражений, спокойная простота речей и взглядов невольно в ней поражали. Она
развилась на воле; Ненила Макарьевна не стесняла ее.
Однажды поутру, часов в двенадцать, все семейство Пе-рекатовых
собралось в гостиную. Муж, в зеленом круглом фраке, высоком клетчатом
галстуке и гороховых панталонах с штиблетами, стоял перед окном и с большим
вниманием ловил мух. Дочь сидела за пяльцами; ее небольшая, полненькая ручка
в черной митенке грациозно и медленно подымалась и опускалась над канвой.
Ненила Макарьевна сидела на диване и молча посматривала на пол.
- Вы послали в ...ий полк приглашение, Сергей Серге-ич? - спросила она
мужа.
- На сегодняшний вечер? Как же, ма шер, послал. (Ему запрещено было
называть ее матушкой.) Как же!
- Совсем нет кавалеров;- продолжала Ненила Макарьевна.- Не с кем
танцевать барышням.
Муж вздохнул, как будто отсутствие кавалеров его сокрушало.
- Маменька,- заговорила вдруг Маша,- мсье Лучков приглашен?
- Какой Лучков?
- Он тоже офицер. Он, говорят, очень интересен.
- Как так?
- Да; он собой не хорош и не молод, но его все боятся. Он ужасный
дуэлист. (Маменька слегка нахмурила брови.) Я бы очень желала его видеть.
Сергей Сергеевич перебил свою дочку.
-- Что тут видеть, душа моя? Ты думаешь, он так и смотрит лордом
Байроном? (В то время только что начинали у нас толковать о лорде Байроне.)
Пустяки! Ведь и я, душа моя, в кои-то веки слыл забиякой.
Маша посмотрела с изумлением на родителя, засмеялась, потом вскочила и
поцеловала его в щеку. Супруга слегка улыбнулась... а Сергей Сергеич не
солгал.
- Не знаю, приедет ли этот господин,- промолвила Ненила Макарьевна.-
Может быть, и он пожалует. Дочка вздохнула.
- Смотри не влюбись в него,- заметил Сергей Сергеич.-' Я знаю, вы все
такие теперь... того... восторженные...
- Нет,- простодушно возразила Маша.
Ненила Макарьевна холодно посмотрела на своего мужа. Сергей Сергеич с
некоторым замешательством поиграл часовой цепочкой, взял со стола свою
английскую, с широкими полями, шляпу и отправился на хозяйство. Его собака
робко и смиренно побежала вслед за ним. Как животное умное, она чувствовала,
что и сам хозяин ее не слишком властный человек в доме, и вела себя скромно
и осторожно.
Ненила Макарьевна подошла к дочери, тихонько подняла ей голову и
ласково посмотрела ей в глаза. "Ты мне скажешь, когда ты влюбишься?" -
спросила она.
Маша с улыбкой поцеловала руку матери и несколько раз утвердительно
покачала головой.
- Смотри же,- заметила Ненила Макарьевна, погладила ее по щеке и вышла
вслед за мужем. Маша прислонилась к спинке кресел, опустила голову на грудь,
скрестила пальцы и долго глядела в окно, прищурив глазки... Легкая краска
заиграла на свежих ее щеках; со вздохом выпрямилась она, принялась было
шить, уронила иголку, оперла лицо на руку и, "легонько покусывая кончики
ногтей, задумалась... потом взглянула на свое плечо, на свою протянутую
руку, встала, подошла к зеркалу, усмехнулась, надела, шляпу и пошла в сад.
В тот же вечер, часов в восемь, начали съезжаться гости. Г-жа
Перекатова весьма любезно принимала и "занимала" дам, Машенька - девиц;
Сергей Сергеич толковал с помещиками о хозяйстве и то и дело взглядывал на
жену. Начали появляться молодые франты, нарочно приехавшие попозже офицеры;
наконец вошел сам г-н полковник, в сопровождении своего адъютанта, Кистера и
Лучкова. Он представил их хозяйке. Лучков молча поклонился; Кистер
пробормотал обычное: "Весьма рад..." Г-н Перекатов подошел к полковнику,
крепко-пожал ему руку и с чувством посмотрел ему в глаза. Полковник
немедленно насупился. Начались танцы. Кистер пригласил Машеньку. В то время
процветал еще экосез.
- Скажите мне, пожалуйста,- сказала ему Маша, когда, проскакав раз
двадцать до конца залы, они стали наконец в первые пары,- отчего ваш
приятель не танцует?
_ Какой приятель?
Маша концом веера указала на Лучкова.
- Он никогда не танцует,-возразил Кистер.
- Зачем же он приехал? Кистер немного смешался. _ Он желал иметь
удовольствие... Машенька его перебила:
_ Вы, кажется, недавно переведены в наш полк?
- В ваш полк,-заметил с улыбкой Кистер,-нет, недавно.
- Вы здесь не скучаете?
_ Помилуйте... Я здесь нашел такое приятное общество... а природа!..-
Кистер пустился в описание природы. Маша слушала его, не поднимая головы.
Авдей Иванович стоял в углу и равнодушно посматривал на танцующих.
- Сколько лет господину Лучкову? - спросила она вдруг.
- Лет... лет тридцать пять, я думаю,- возразил Кистер. _ Он, говорят,
человек опасный... сердитый,- поспешно прибавила Маша.
- Он немного вспыльчив... но, впрочем, он очень хороший человек.
- Говорят, все его боятся? Кистер засмеялся.
- А вы?
- Мы с ним приятели.
- В самом деле?
- Вам, вам, вам,-кричали им со всех сторон. Они встрепенулись и
пустились опять скакать боком чрез всю залу.
- Ну, поздравляю тебя,- сказал Лучкову Кистер, подходя к нему после
танца,- хозяйская дочь то и дело расспрашивала меня о тебе.
- Неужели? - презрительно возразил Лучков.
- Честный человек! А ведь она очень собой хороша; посмотри-ка.
- А какая из них она? Кистер указал ему Машу.
- А! недурна! - И Лучков зевнул.
- Холодный человек! - воскликнул К.истер и побежал приглашать другую
девицу.
Авдею Ивановичу очень понравилось известие, сообщенное Кистером, хоть
он и зевнул, и даже громко зевнул. Возбуждать любопытство - сильно льстило
его самолюбию; любовь он презирал - на словах... а внутренне чувствовал сам,
что трудно и хлопотно заставить полюбить себя. Трудно и хлопотно заставить
полюбить себя; но весьма легко и просто прикидываться равнодушным,
молчаливым гордецом. Авдей Иванович был дурен собою и немолод; но зато
пользовался страшной славой - и, следовательно, имел право рисоваться. Он
привык к горьким и безмолвным наслаждениям угрюмого одиночества; не в первый
раз обращал он на себя внимание женщин; иные даже старались сблизиться с
ним, но он их отталкивал с ожесточенным упрямством; он знал. что не к лицу
ему нежность (в часы свиданий, откровений он становился сперва неловким и
пошлым, а потом, с досады, грубым до плоскости, до оскорбления); он помнил,
что две-три женщины, с которыми он некогда знался, охладели к нему тотчас
после первых мгновений ближайшего знакомства и сами с поспешностью удалились
от него... а потому он и решился наконец оставаться загадкой и презирать то,
в чем судьба отказала ему... Другого презрения люди вообще, кажется, не
знают. Всякое откровенное,непроизвольное, то есть доброе, проявление страсти
не шло к Лучкову; он должен был постоянно сдерживать себя, даже когда
злился. Одному Кистеру не становилось гадко, когда Лучков заливался хохотом;
глаза доброго немца сверкали благородной радостью сочувствия, когда он читал
Авдею любимые страницы из Шиллера, а бретер сидел перед ним, понурив голову,
как волк...
Кистер танцевал до упаду. Лучков не покидал своего уголка, хмурил
брови, изредка украдкой взглядывал на Машу - и, встретив ее взоры, тотчас
придавал глазам своим равнодушное выражение. Маша раза три танцевала с
Кисте-ром. Восторженный юноша возбудил ее доверенность. Она довольно весело
болтала с ним, но на сердце ей было неловко. Лучков занимал ее.
Загремела мазурка. Офицеры -пустились подпрыгивать, топать каблуками и
подбрасывать плечами эполеты; статские тоже топали каблуками. Лучков все не
двигался с своего места и медленно следил глазами за мелькающими парами.
Кто-то тронул его рукав... он оглянулся; его сосед указывал ему на Машу. Она
стояла перед ним, не поднимая глаз, и протягивала ему руку. Лучков сперва
посмотрел на нее с недоумением, потом равнодушно снял палаш, бросил шляпу на
пол, неловко пробрался между кресел, взял Машу за руку - и пошел вдоль
круга, без припрыжек и топаний, как бы нехотя исполняя неприятный долг... У
Маши сильно билось сердце.
- Отчего вы не танцуете?-спросила она его наконец.
- Я не охотник,- отвечал Лучков.- Где ваше место?
- Вон там-с.
Лучков довел Машу до ее стула, спокойно поклонился ей, спокойно
вернулся в свой угол... но весело в нем шевельнулась желчь.
Кистер пригласил Машу.
- Какой ваш приятель странный! _ А он вас очень занимает...- сказал
Федор Федорович, плутовски прищурив свои голубые и добрые глаза.
- Да... он, должно быть, очень несчастлив.
- Он несчастлив? С чего вы это взяли? - И Федор Федорович засмеялся.
- Вы не знаете... Вы не знаете...- Маша важно покачала головой.
- Да как же мне не знать?..
Маша опять покачала головой и взглянула на Лучкова. Авдей Иванович
заметил этот взгляд, пожал незаметно плечами и вышел в другую комнату.
III
Прошло несколько месяцев с того вечера. Лучков ни разу не был у
Перекатовых. Зато Кистер посещал их довольно часто. Ненила Макарьевна его
полюбила, но не она привлекала Федора Федоровича. Маша ему нравилась. Как
человек неопытный и невыболтавшийся, он находил большое удовольствие в
обмене чувств и мыслей и добродушно верил в возможность возвышенной и
спокойной дружбы между молодым человеком и молодой девушкой.
Однажды тройка сытых и резвых лошадок примчала его к дому г-на
Перекатова. День был летний, душный и знойный. Нигде ни облака. Синева неба
по краям сгущалась до того, что глаз принимал ее за грозовую тучу. Дом,
построенный г-м Перекатовым на летнее жительство с обыкновенной степной
предусмотрительностию, был обращен окнами прямо на солнце. Ненила Макарьевна
с утра велела затворить все ставни. Кистер вошел в гостиную, прохладную и
полумрачную. Свет ложился длинными чертами по полу, короткими и частыми
полосками по стенам. Семейство Перекатовых ласково встретило Федора
Федоровича. После обеда Ненила Макарьевна отправилась на отдых к себе в
спальню; г. Перекатов уместился в гостиной на диване; Маша села подле окна
за пяльцы; Кистер против нее. Маша, не раскрывая пялец, слегка приложилась к
ним грудью и подперла голову руками. Кистер начал ей что-то рассказывать;
она слушала его без внимания, как будто ждала чего-то, изредка взглядывала
на отца и вдруг протянула руку.
- Послушайте, Федор Федорович... да только говорите потише... папенька
заснул.
Действительно, г-н Перекатов, по обыкновению, заснул, сидя на диване,
закинув голову и раскрыв немного рот.
-- Что вам угодно? - с любопытством спросил Кистер.
-- Вы будете надо мной смеяться.
- Помилуйте!..
Маша опустила голову, так что только верхняя часть ее лица осталась не
закрытой руками, и вполголоса, не без замешательства, спросила Кистера:
отчего он никогда не привезет с собой г-на Лучкова? Маша не в первый раз
упоминала о нем после бала... Кистер молчал. Маша боязливо выглянула из-за
переплетенных пальцев.
- Могу ли я откровенно сказать вам мое мнение? - спросил ее Кистер.
- Отчего же нет? разумеется.
- Мне кажется, Лучков произвел на вас большое впечатление!
- Нет! -отвечала Маша и нагнулась, как бы желая рассмотреть поближе
узор; узкая золотая полоска света легла ей на волосы,- нет... но...
- Что: но? - проговорил Кистер с улыбкой.
- Вот видите ли,- сказала Маша и приподняла вдруг голову, так что
полоска пришлась ей прямо на глаза,- вот видите ли... он...
- Он вас занимает...
- Ну... да...- сказала Маша с расстановкой, покраснела, отвернула
немного голову в сторону и в таком положении продолжала говорить,- в нем
есть что-то такое... Ведь вот вы смеетесь надо мной,- прибавила она вдруг,
быстро взглянув на Федора Федоровича.
Федор Федорович улыбался самой кроткой улыбкой.
- Я вам все говорю, что только мне вздумается,- продолжала Маша,- я
знаю, что вы мой... (она хотела было сказать "друг") хороший приятель.
Кистер наклонился. Маша помолчала и робко протянула ему руку; Федор
Федорович почтительно пожал кончики ее пальцев.
- Он, должно быть, большой чудак,- заметила Маша и опять облокотилась
на пяльцы.
- Чудак?
- Конечно; он меня и занимает как чудак! - хитро прибавила Маша.
- Лучков - благородный, замечательный человек,- с важностью возразил
Кистер.- Его не знают у нас в полку, не ценят, видят в нем только наружную
сторону. Конечно, он ожесточен, странен, нетерпелив, но сердце у него
доброе.
Маша жадно слушала Федора Федоровича.
- Я его привезу к вам. Я скажу ему, что вас бояться нечего, что смешно
ему дичиться... Я ему скажу... О! да я уже знаю, что сказать... То есть вы,
однако ж, не думайте, чтоб я...-Кистер смешался; Маша тоже смешалась...-Да
и, наконец, ведь он только вам так... нравится...
- Ну, конечно, как многие мне нравятся.
Кистер плутовски посмотрел на нее.
_ Хорошо, хорошо,- промолвил он с довольным видом,- я вам его
привезу...
- Да нет...
- Хорошо, я ж вам говорю, все будет хорошо... Уж я устрою.
- Какой вы...- с улыбкой заметила Маша и погрозилась на него. Г-н
Перекатов зевнул и открыл глаза.
- А я, кажется, заснул,- пробормотал он с удивленьем. Этот вопрос и это
удивление повторялись каждый день. Маша с Кистером заговорили о Шиллере.
Однако ж Федору Федоровичу было не совсем ловко; в нем как будто
шевельнулась зависть... и он благородно негодовал на себя. Ненила Макарьевна
сошла в гостиную. Подали чай. Г-н Перекатов заставил свою собаку прыгнуть
несколько раз через палку и объявил потом, что он сам ее всему выучил,
причем собака учтиво вертела хвостом, облизывалась и моргала. Когда же
наконец зной уменьшился и повеял вечерний ветерок, все семейство Перекатовых
отправилось гулять в березовую рощу. Федор Федорович беспрестанно взглядывал
на Машу, как бы желая дать ей знать, что он исполнит ее поручение; Маше было
и на себя досадно, и весело, и жутко. Кистер вдруг, ни с того ни с сего,
заговорил довольно высокопарно о любви вообще, о дружбе... но, заметив
наблюдательный и ясный взгляд Ненилы Макарьевны, так же внезапно переменил
разговор.
Ярко и пышно зарделась заря. Перед березовой рощей расстилался ровный и
широкий луг. Маше вздумалось играть в горелки. Явились горничные, лакеи; г-н
Перекатов стал с своей супругой, Кистер с Машей. Горничные бегали с
подобострастными и легкими криками; камердинер г-на Перека-това осмелился
разлучить Ненилу Макарьевну с ее супругом;
одна горничная почтительно поддалась барину; Федор Федорович не
расставался с Машей. Всякий раз, становясь на свое место, он ей говорил
два-три слова; Маша, вся раскрасневшаяся от бега, с улыбкой слушала его,
проводила рукой по волосам. После ужина Кистер уехал.
... ... ... Продолжение "Бретер" Вы можете прочитать здесь Читать целиком |